было восемь. пробуждались, выходили.
блуждал автобус по дорогам, жук навозный,
обсуждались ветками события последних матчей
облачных, старух сварливых, может быть, футбольных даже или
всех сразу. было слякотно, и небо утирало слёзы.
впопыхах и кое-как, она выплёвывала дух горячий,
стоя на остановке. и время жало.
спустя, надев халат, умильное лицо и
остальное, то есть, влившись в медсестру, она упала в
очень, очень, очень скучную работу. ручка — то же жало,
но яд нешибкий. был бы посильнее или леденцовый!
на окно взбиралась тварь крылатая: ей тоже было мало.
стуки о стекло, секундной стрелки, в двери.
’сейчас!..
входите!’ — начался приём; от зуда
до мурашек, от безрассудных до дурашек, — и до ночи.
дело плыло в жутком штиле. будто кто-то час маньячно ксерил,
и с копии так сотой тот лишь начинал расти до суток.
и — ничто! — вдруг всё оглыбилось; в мощнейшей резкости из точки
всплыл Летучим Голландцем один мужчина.
воочию — не совершенство, больше — чудо!
соизволили подать Арно-клубнику вместе с кашей,
солнце поднялось из льда. укутываясь восхищением чьим-то,
вперёд ступала, как апостол, — только между стен, оттуда, —
вместе с ним, — как с крыши пьедестала. но мгновенно стала страшной
близость. никогда такого не случалось.
бывало: искры, слёзы, блики. но такое!
остужалась в пригороде мысли всякая активность,
острый только в центре небоскреб горел, и упирался в жалость.
всё сжалось, как улиточное, всё мычало, как в загоне;
’всё так гладко’, — говорила мимика, но как ты докатилась?
в нём была отвага, в нём — так не хватало! —
водились звери, тихо плавали, юлили,
как решение цвело невысказанного вопроса.
капелькой упала суть ее, и понял, и молчал, лакал он
с начала самого. летела в прах, вокруг пыльца от лилий⑴
с сердца девушки. и вяло, вяло время, оставалось с носом.
было восемь. побуждались, выходили.
блуждал автобус по дорогам, жук навозный,
возле двое наслаждались штормом посреди Вселенной,
вскрытой, как консервы. начался так матч эпиборейской силы,
и ветер пожирал добычу — странные людишьи позы.
из-за них на небе вновь сгущались слёзы,
им не сплыть из плена.
⑴ — В религиозной среде они считаются символом чистоты, целомудрия и непорочности.
Автор публикации
